Дело рук утопающих. Российский рынок труда переживает пандемию намного хуже, чем показывает официальная статистика - «Экономика»

В России снова «нерабочие дни» и локдаун, но они уже не воспринимаются людьми и бизнесом так же остро, как полтора года назад, весной 2020 года. Эксперт центра трудовых исследований ВШЭ Анна Лукьянова объясняет, каким образом российский рынок труда адаптировался к затянувшемуся кризису: на бумаге рост безработицы оказался весьма скромным, при этом работодатели часто оставляли людей с «голым» окладом, на который порой приходится меньшая часть выплат. В итоге если в Европе основные издержки из-за пандемии понесло государство, в России они практически полностью легли на плечи работников и работодателей.

Если предыдущие кризисы на рынке труда сопровождались шоком на стороне спроса, кризис 2020 года возник на стороне предложения. На фоне благоприятной экономической ситуации жесткие административные меры вводились государствами, чтобы замедлить распространение коронавируса и предотвратить коллапс системы здравоохранения. Ограничения для бизнеса и мобильности граждан во всем мире привели к спаду производства. Домохозяйства перешли в режим экономии, а деловая активность экстренно приспосабливалась к новым условиям.

Для России шок был еще жестче: ожидания глобальной рецессии спровоцировали падение цен на энергоносители и другие экспортные товары. Квартальное падение ВВП – примерно на 8% к первому кварталу 2020 года – оказалось самым сильным с 1995 года. Однако уже в третьем квартале 2020-го, по мере ослабления карантинных мер, произошел энергичный отскок. Восстановление экономической активности шло неравномерно и тормозилось новыми волнами эпидемии и новыми ограничениями. Но экономика уже адаптировалась и более мягко реагировала на эти шоки.

Скромный рост безработицы

Наиболее драматичные события на рынке труда пришлись на второй квартал 2020 года. По данным Росстата, численность безработных увеличилась с прошлогоднего января по прошлогодний август на 1,3 млн человек, до 4,8 млн человек (на 38%), а уровень общей безработицы вырос с 4,7% до максимальных за последние восемь лет 6,4%. После этого безработица плавно снижалась, к середине нынешнего года вернувшись к допандемийным значениям.

Из приведенных данных видно, что коронакризис обошелся без взрывного роста безработицы: ее уровень не достигал двузначных значений, как после кризиса 1998 года. Но означает ли это, что на рынке все безоблачно? Вовсе нет.

Прежде всего, безработица - лишь один из маркеров неблагополучия, и напряженность не всегда приводит к формальному увеличению ее уровня: отчасти проблема в самом определении безработицы. В статистике труда (не только в России, но и по всему миру) потерявшие работу считаются безработными лишь если активно ищут работу и готовы к ней приступить. Во время карантина большинство уволенных не могли рассчитывать на успешный поиск работы: компании замораживают наем, количество вакансий сокращается, а личные собеседования рекрутеров с кандидатами фактически прекращаются. Незанятые граждане откладывают поиск работы и уже не могут считаться безработными, а должны быть отнесены к «лицам, не входящим в состав рабочей силы». По данным опроса НИУ ВШЭ в июне 2020 года работу не искали около 30% людей, потерявших ее с начала пандемии. Впрочем, даже с учетом таких людей уровень безработицы на пике кризиса все равно составил бы около 7%. Поэтому отказ от поиска работы не стал фактором, серьезно снижающим последствия кризиса.

Другой фактор искажения мог быть связан с изменением методологии обследований рабочей силы - основы для формирования показателей. С началом пандемии Росстат отказался от личных интервью и перешел на телефонные опросы, сократив анкету и внеся изменения в выборку респондентов. Изменения в методах могли спровоцировать ошибки, размер которых невозможно оценить даже приблизительно. Не очень помогает и обращение к данным независимых опросов населения. В первые месяцы такие опросы давали более высокие цифры потерявших работу. В опросе НИУ ВШЭ о потере работы сообщили около 10% респондентов, но их трудно сравнивать с данными Росстата, поскольку список вопросов был другим. Более того, при локдауне граница между «работой» и «неработой» стала крайне размытой. Часть респондентов, оказавшихся в вынужденном отпуске, могли заявить о потере работы, поскольку не были уверены, что смогут вернуться на свои рабочие места. Но с точки зрения статистики их следует считать занятыми.

При локдауне граница между «работой» и «неработой» стала крайне размытой

И все же, судя по всему, безработица выросла весьма умеренно - достаточно посмотреть на статистику наймов и увольнений. Хотя в России в такую статистику попадают только крупные и средние предприятия, а более чувствительный малый бизнес остается за бортом подсчетов, динамика занятости все же отражала общие тренды. Удивительно, но во втором квартале 2020 года число уволенных сотрудников крупных и средних предприятий не только не выросло, но даже сократилось и в годовом выражении, и по сравнению с прошлым кварталом.

В итоге сокращение численности занятых не превышало 0,2–0,5% (тогда как в 2009-м доходило до 1%), и виной тому были не увольнения, а резкое сокращение наймов. Радикально уменьшилось лишь число занятых по договорам подряда, которые не относятся к кадровому «ядру». Таким образом, крупные и средние предприятия старались сохранить основной состав персонала, но избавлялись от периферийных кадров. В малом бизнесе сокращение занятости было более сильным, но все равно не катастрофичным – максимальные потери могли составить около 3% занятых.

Сокращение зарплаты за счет низкой доли оклада

Всё это вписывается в российскую модель рынка труда: адаптация идет за счет расширения неполной занятости, сокращения зарплаты и ее задержек, что сокращает издержки на рабочую силу. Вот как это работает. В России традиционно высока доля премий, бонусов и других доплат при низкой доле тарифа/оклада. Поэтому работодатели могут оперативно изменять зарплаты, реагируя на экономическую конъюнктуру. Неотработанные часы, если и оплачиваются, то, как правило, в пределах тарифной части заработка.

По данным Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения НИУ ВШЭ (РМЭЗ ВШЭ), 24% работников сообщили, что за время локдаунов у них сокращалась заработная плата, и около 14% - что они полностью или частично лишились премий и бонусов. С задержками заработной платы столкнулись 5,5% работников. Основное бремя потерь в заработках легло на плечи сотрудников предприятий малого и среднего бизнеса. Впрочем, уже осенью 2020 года от снижения заработков страдали уже лишь 5-6% работников, что вполне соответствует «фоновым» значениям. Ценой за сохранение рабочих мест для многих стало существенное сокращение заработных плат в острой фазе кризиса.

На Западе такая система невозможна из-за жестких условий, прописанных в коллективных и индивидуальных трудовых договорах: доля тарифной части заработка там высока, а неотработанное время должно оплачиваться полностью или почти полностью.

Лишь в кризис 2008-2009 гг. европейские страны начали все шире вводить схемы субсидирования неполной занятости со стороны государства, что увеличивало стимулы для предприятий сохранять работников во время рецессии. Субсидирование неполной занятости в Европе использовали и во время текущего коронакрисизиса, поэтому рост безработицы был едва заметным. Правда, если в европейских странах основные издержки понесло государство, в России они практически полностью легли на плечи работников и работодателей.

В Европе основные издержки понесло государство, а в России — сотрудники и работодатели

Удаленка и сокращение рабочего времени

По данным Росстата, в апреле 2020 года на работе отсутствовал каждый четвертый сотрудник, а средняя продолжительность рабочей недели упала почти на 10 часов. В мае 2020 года, несмотря на частичное снятие ограничений, почти 20% работников так и не приступили к работе: их отправили в отпуска, в том числе, за свой счет. Затем рабочее время стало медленно восстанавливаться, но даже в декабре 2020 года доля временно отсутствующих была на треть выше, чем в декабре-2019, хотя средняя продолжительность рабочего времени практически сравнялась с допандемийными значениями. Суммарные потери рабочего времени во втором квартале 2020-го по сравнению с первым кварталом составили около 18%, что значительно превосходит масштабы сокращения ВВП и эквивалентно потере примерно 3 млн рабочих мест в режиме полной занятости. Расчеты ВШЭ показывают, что потери рабочего времени были на ¾ обусловлены снижением рабочего времени у тех, кто сохранил работу, и лишь на ¼ – увольнениями.

Коронакризис породил еще один специфический механизм адаптации, который также сдерживал сокращение занятости, - удаленную работу. По данным РМЭЗ ВШЭ, в докризисный период доля работавших удаленно была ничтожно низкой и не превышала 1% от всех занятых. В апреле-мае 2020 года произошел резкий скачок до примерно 15%; однако уже в июне-июле охват удаленной работы упал вдвое до 7%, а к концу года – до 3%. Это меньше, чем во многих развитых странах. Например, в Австралии, Франции и Великобритании около половины работников сообщили, что в 2020 году некоторое время работали из дома. В то же время российские показатели сопоставимы с охватом удаленной работой, например, в Италии, где вовлеченность работников в удаленку составила примерно 20% в мае-2020.

Очередь за пособиями

Число зарегистрированных безработных, тем временем, беспрецедентно выросло из-за резкого увеличения пособий по безработице и упрощения их получения. Минимальное пособие выросло втрое, максимальное – в полтора раза, а круг получателей пособий в максимальном размере увеличился. С районными коэффициентами и доплатами от региональных властей сумма пособий могла доходить летом 2020 года до 25000 рублей.

Безработным родителям стали предоставлять по 3000 рублей на каждого ребенка. Сама процедура регистрации стала удаленной, требования к пакету упростили, к безработным фактически перестали предъявлять обязательства по поиску работы. В результате в службы занятости увеличился приток заявителей, которые не теряли и не хотели искать работу. Так, если до апреля-2020 доля уволенных в текущем или прошлом месяце составляла до половины всех признанных безработными, то в апреле-сентябре их доля сокращается до 25-30%. И наоборот, с 10% до 30-40% увеличивается доля тех, кто официально не работал до регистрации в службе занятости.

Лишь к декабрю 2020 года, после того как была отменена значительная часть временно введенных доплат, соотношение между разными группами новых безработных возвращается к допандемийным показателям. Таким образом, в апреле-октябре 2020 года непропорционально сильно увеличилось число россиян, которые ранее не входили в состав рабочей силы либо были заняты в сегменте неформальной занятости. Представители первой группы не работали до начала пандемии, но пандемия вынудила их заняться поиском работы, либо они встали на учет лишь с целью получения пособий и дополнительных выплат на детей. А неформально занятые либо потеряли работу, или просто решили получить пособия и выплаты.