Диспут с отрезанной головой. Нетерпимость к политическому исламу мешает борьбе с террористами - «Мнения»

Многие были удивлены, когда после французских терактов верховный муфтий России Талгат Таджуддин заявил, что «в ответ на карикатуру объявлять людей врагами не угодно ни богу, ни верующим». Это противоречило таким агрессивными заявлениям, как мнение муфтия Чечни Салах-хаджи Межиева, объявившего президента Франции Макрона врагом всех мусульман. Эксперт по Северному Кавказу Ирина Стародубровская размышляет, почему нельзя рассматривать мусульманство как единую идеологию и как конкуренция взглядов в исламе может помочь справиться с агрессивными радикалами.

Новая волна терактов в Европе, вызвавшая шок в западном мире и в России, заставляет вспомнить знаменитую книгу Самуэля Хантингтона «Столкновение цивилизаций». Как жить в одном мире с теми, кто может отрезать голову за демонстрацию карикатур? И что толкает людей на совершение столь ужасных с точки зрения европейских ценностей деяний? Эмоциональный всплеск в подобных условиях, наверное, неизбежен. Однако он не поможет разобраться в ситуации и, главное, найти из нее выход. Поэтому, похоже, настало время отойти от эмоций и обратиться к фактам и наблюдениям. Мои наблюдения основаны на десяти годах полевых исследований исламских сообществ на Северном Кавказе и изучении мирового опыта противодействия исламской радикализации.

Ислам - фрагментированная религия без универсальных авторитетов

Мы в большинстве своем плохо представляем, как устроен ислам и что он требует от мусульманина. Нужно учитывать, что Коран, как, впрочем, любая священная книга, — это не инструкция по сборке мебели. Там можно найти много разного — и о мире, и о войне; и о толерантности, и о нетерпимости; о покорности и об активизме. Именно поэтому ислам стал одной из мировых религий: много очень разных людей нашли в нем то, что им близко. Особенно явно проявляются различия между аятами Корана, ниспосланными, как веруют мусульмане, в мекканский период, когда Пророк Мухаммад был гонимым и преследуемым проповедником, и в мединский период, когда он стал лидером общины, политиком и военоначальником.

Но как соотносятся между собой высказываемые в эти периоды идеи? Одни актуальны, когда мусульмане слабы, другие — когда сильны? Одни для войны, другие для мира? Или более поздние отменяют более ранние? А, может быть, призывы к миру, толерантности и равноправию в исламе имеют общечеловеческое значение, а все остальное должно остаться в седьмом веке? Среди мусульман вы сможете встретить все эти интерпретации. И исходя из этого, совершенно разное понимание того, в чем их обязанность и роль. Как утверждает один из наиболее авторитетных современных специалистов по исламу Оливье Руа: «Подлинно ключевой вопрос не в том, о чем говорит Коран, а в том, что говорят мусульмане по поводу того, о чем говорится в Коране».

«Вопрос не в том, о чем говорит Коран, а в том, что говорят мусульмане по поводу того, о чем говорится в Коране»

Но должны же быть какие-то авторитеты, которые расставят точки над и? Увы, таких универсальных авторитетов в исламе нет — не предусмотрено никаких аналогов папы римского или патриарха. Ислам — очень децентрализованная религия, которая строится вокруг центров исламской мысли: исламских ученых, исламских университетов. Они, в свою очередь, могут представлять самые разные трактовки тех или иных религиозных положений, не соглашаясь между собой. В России при Екатерине II были созданы муфтияты, но исключительно для того, чтобы было привычнее управлять мусульманами по аналогии с православными — сам ислам подобных структур не предполагает. А то, что разные муфтии могут высказывать противоречивые позиции по острым вопросам — это как раз вполне в духе ислама.

Может быть, тогда, как предлагают европейские лидеры, осуществлять подготовку имамов с прогрессивными исламскими взглядами и ограничить влияние проповедников из-за рубежа? Иногда приходится напоминать, что мы живем в эпоху информационных технологий, а не изобретения колеса. И не только из центра Европы, но и из любой точки мира — отдаленного острова, высокогорной деревни — можно связаться со всемирно известными университетами в Саудовской Аравии или в Египте, задать вопрос популярному шейху. И получить ответ, который будет гораздо более весомым, чем мнение местного имама. Потому как в исламе имам — тот, за кем встают на молитву. И только. Конечно, если имам — человек знающий и харизматичный, он может обладать немалым авторитетом, а обязательные пятничные проповеди дают ему возможность доносить до верующих свои взгляды по широкому кругу проблем, не только религиозных. Но это функция от личности, а не от должности.

Попытки подготовить «правильных» имамов и ограничить влияние зарубежного ислама не помогут решить проблему радикализма

Более того, не всегда позиции мусульман по тем или иным вопросам определяются только положениями священных текстов. Так, в исламе очень важно, как то или иное решение или действие отразится на исламской умме (сообществе мусульман). Будет ли оно на пользу или во вред — практически в чистом виде критерий соотношения выгод и издержек. Во время моих исследований на Северном Кавказе я решила понять отношение мусульман к митингам и просто задавала этот вопрос всем, с кем общалась, в одну из поездок. Лишь один из опрошенных стал искать аргументы в Коране. Остальные высказались в основном негативно, ссылаясь на то, что в нынешних условиях митинги не принесут блага мусульманам — ничего хорошего все равно не выйдет. То есть вполне возможно, что если бы голоса разных групп мусульман были более слышны в политическом поле, насилия было бы меньше.

Реальная угроза - не исламские фундаменталисты, а религиозно мотивированное насилие

Если мы согласимся, что корень проблемы радикализма не просто в том, что говорится в исламских священных текстах, то действительно ли исламские фундаменталисты — та угроза, с которой Европе надо бескомпромиссно бороться? Давайте вспомним: фундаменталисты — это те, кто воспринимает религиозные установки буквально и считает необходимыми строить в соответствии с ними свою жизнь. Но, как мы уже выяснили, в исламе нет однозначного понимания этих установок. Например, я знаю немало исламских фундаменталистов с Северного Кавказа, которые считают, что светское образование — одно из ключевых требований ислама, поскольку Пророк Мухаммад сказал: «Ищите знание, даже если оно в Китае». В то же время вопросы, связанные с политикой, с участием в выборах, с возможностью добиваться политических целей вооруженным путем, являются в исламской среде остро дискуссионными. И ответы на них даются разные.

Некоторые считают, что в «государстве неверных» мусульманин должен замыкаться в узком кругу единоверцев, не лезть в политику, сосредоточиться на соблюдении требований религии в рамках своей семьи. На первый взгляд может показаться, что такая аполитичная позиция вполне приемлема в светском государстве. Только необходимо учитывать, что именно такие семьи всячески противодействуют мейнстримной социализации детей — стремятся рано забрать их из школы, не допускать общения со светскими сверстниками, навязывать неприятие окружающего мира с раннего детства. И все это чревато серьезнейшими угрозами радикализации в последующих поколениях.

Другие исходят из того, что мусульмане должны быть активны в общественном поле: призывать людей к религии, своим примером демонстрировать преимущества ислама, использовать политические механизмы для защиты прав мусульман и даже участвовать в выборах с программой установления исламских порядков. Опять же, на первый взгляд создается впечатление, что тут-то и кроется главная опасность — люди призывают к шариату, к халифату. Только необходимо понимать, что эти призывы обычно относятся к отдаленному будущему — когда большинство населения станут хорошими мусульманами и по собственной воле будут исполнять законы шариата. Пока же подобные умеренные исламисты действуют вполне в логике демократического общества: требуют свободы слова и возможностей ненасильственного протеста, участия в выборах, защиты интересов мусульман в рамках гражданского общества. Они постоянно вынуждены доказывать конкурентоспособность своих идей, вступать в дискуссии, а иногда и в союзы с неисламскими силами. Выступая вроде бы за несовместимые с демократией ценности, они по сути парадоксальным образом оказываются частью демократического общества.

Выступая за несовместимые с демократией ценности, умеренные исламисты парадоксально оказываются частью демократического общества.

А ещё они активно конкурируют за умы и сердца с теми, кто как раз выступает за вооруженный джихад, за насильственное установление исламских порядков. Причём нередко успешно конкурируют. Я лично знаю нескольких человек, которые готовы были примкнуть к незаконным вооруженным формированиям на Северном Кавказе. Может быть, они бы не резали голов, но, вполне возможно, стреляли бы и убивали. Однако в исламской среде нашлись люди, которые, не ставя под вопрос их радикальность, их приверженность шариату и халифату, убедили их, что вооруженный путь — не метод, а бороться за свои идеалы надо мирным распространением ислама и защитой прав единоверцев. Чем они с тех пор и занимаются.

Интереснейшие примеры аналогичного свойства можно найти в деятельности функционировавшего в течение пяти лет Центра по контактам с мусульманами — подразделения Лондонской полиции, которое боролось с джихадистами в Лондоне в партнерстве с салафитами и умеренными исламистами. Так, совместными усилиями им удалось вытеснить известного джихадистского проповедника Абу Хамза из крупной лондонской мечети, которую он превратил в центр вербовки боевиков, и тем самым существенно снизить его влияние. Предпринимавшиеся до этого попытки полиции сделать это самостоятельно не принесли успеха и привели лишь к частичному разрушению мечети, что вызвало гнев мусульман и добавило голоса радикалам.

Нетерпимость и борьба с радикалами

Конечно, умеренные фундаменталисты не могут полностью решить проблему приверженности насилию в мусульманской среде. Можно привести и немало примеров радикализации тех, кто ранее стоял на умеренных позициях. Лидеры многих европейских стран считают невозможным сотрудничество с умеренными из-за несовместимости их ценностей с европейскими. Именно по таким чисто идеологическим причинам была свернута вполне успешная деятельность лондонского Центра по контактам с мусульманами, а сам Центр был ликвидирован. Однако, с моей точки зрения, реальная угроза — не сам по себе фундаментализм, не политический ислам, а именно религиозно мотивированное насилие. Различие ценностей — вполне нормальная для демократического общества ситуация. А вот отрезание голов — нет. И все, кто может помочь этому противодействовать, являются союзниками.

Почему же, может спросить читатель, если в исламской среде идет такая ожесточенная конкуренция, мирные мусульмане не готовы единодушно осудить террористов? В этом многими видится подтверждение того, что все они — радикалы. Тогда как на самом деле, как мне представляется, здесь больше протеста против самой необходимости отмежевываться и оправдываться. Подобные требования воспринимаются примерно как призывы «разоружиться перед партией». Со всеми вытекающими. Однако немало и тех, кто по сути не готов к подобному осуждению и даже оправдывает теракты. И здесь смешиваются как определенное истолкование религии, так и восприятие Европы как источника дискриминации и подавления еще с колониальных времен. Карикатуры при этом встраиваются в сознании таких мусульман в длинный ряд оскорблений и унижений со стороны европейских стран, а теракты воспринимаются как якобы один из немногих способов восстановить утраченное достоинство. Порочный круг, который необходимо разрывать общими усилиями.